Елена Кибирева: Пуля — не дура…

Его журавлиная стая с прощальным курлыканьем не раз пролетала над ним под сербским военным небом. Однажды он выдергивал уже чеку из гранаты, приготовившись к переходу в мир иной. Если бы он остался без рук и без ног, как многие его товарищи, то чем бы помог своей родине, которую так отчаянно защищал.

Нет, он не хотел быть малодушным и разрывом гранаты легко убрать себя из этой жизни, он шел на подвиг, думая о том, сколько врагов унесет с собой на суд Божий.
А совсем недавно он рассказал мне грустную историю. Этих рассказов я так жду и жадно ловлю буквально каждое слово.
Сербы, живущие в Боснии, до сих пор опасаются ходить в свои сады и тем более в ближние леса, напичканные бомбами, сброшенными америкацами и их союзниками несколько лет назад. Сады и приусадебные участки у Боснийских сербов заросли за эти годы сорной травой — бурьяном, потому что в них можно найти теперь лютую смерть или остаться без рук и ног…
«В 2005 году я с друзьями был на рыбалке недалеко от своего родного города, — начал он свой рассказ. — Места эти знатные и иностранцы часто покупают туристические путевки сюда, чтобы насладиться дикой рыбалкой на форель. Вот и в этот раз целый автобус с французами выгрузился у берегов горной речки в одном из лесных массивов Боснии и Герцеговины. Иностранные рыбаки беззаботно расставили свои удочки в предвкушении удовольствия от тихой охоты.
Но не тут-то было…
Метрах в пятидесяти от того места я с друзьями наткнулся на противотанковую натовскую бомбу, не взорвавшуюся во время войны и спокойно ожидавшую теперь свою жертву. Таких случаев было уже много в моей жизни. Как правило, мы с особым удовольствием разводили костер и кастрировали этих «залетных проституток» на огне. Конечно, это был риск. Но оставить бомбу или мину означало, что когда-то она может неожиданно взорваться от простого дитячьего любопытства и принести большое горе.
Вот и в этот день я долго возился с ней и, наконец-таки, отрыл смертельную находку из-под земли, наполовину скрывшую бомбу-убийцу от случайного взгляда. Больше всего я боялся, что на нее наткнутся несмышленые дети и начнут играть в войну или, чего доброго, захотят поджечь. Так, очень осторожно, вспомнив саперное свое прошлое, я поместил эту «смерть» на брошенную невдалеке автомобильную покрышку и поджег резину. Через некоторое время бомба должна была разорваться. Я отъехал метров на 50 и вот тут-то и увидел французов, беспечно раскинувших удочки на берегу.
Выскочив из машины, я замахал руками и закричал им: “Бомба… Уходите… Бух-бух…”. Но иностранцы, очевидно, приняли меня за ненормального и даже не двинулись с места. Откуда им было знать, что по всей территории, где шла война, разбросаны эти смертельные натовские штучки, которые и поныне таят в себе смертельную опасность, наводя страх и ужас на людей. И это в самом центре цивилизованной Европы!
Иностранцы так и не двинулись с места, пока не услышали страшный взрыв американской противотанковой бомбы. Побросав свои рыбацкие снасти, французы с криками животного ужаса бросились врассыпную, быстро-быстро повскакивали в свои французские автобусы и укатили с такой скоростью, что мы со спокойной совестью собрали их классные удочки и с этими трофеями вернулись домой. Знали мы наверняка, что горе-рыбаки эти никогда больше сюда не вернутся. А ужин-то вкусный оказался, задарма нам достался».
Вот и получается, что война еще не окончена и на большей части территории страны сербы не могут без риска для жизни обрабатывать свои сады и огороды, ходить на рыбалку и охоту, рубить дрова в лесах, напичканных сплошь и рядом натовскими боезапасами, таящими в себе дуру-смерть.

Из другой главы…
Любовь сербов к России и к русским есть отдельная субстанция, независимая, ярко выраженная, — данность сама по себе. Она есть духовная составляющая православной души Сербии и просто так стереть ее с лица земли невозможно, она слишком самостоятельна, сильна происхождением и Богом хранима. Это канат тончайших духовных нитей, связующих единое тело Сербии и России в одно нераздельно целое — неделимое, недробное, хранимое сонмом сербских и руских святых и Белым Ангелом Сербии. Любовь, выношенная несколькими поколениями простых людей России и Сербии под водительством русских православных монархов, ревностно стерегущих младшую сестру свою — сербскую белую голубицу от хищных ханджар-стервятников.
Сербия и Россия — это двуглавая орлица под одной золотой короной и под покровом единой путеводной Звезды — Пресвятой Одигитрии, свято хранящей пути Господни двух сестер во Христе Иисусе — Рeсии и Сербии. Это два конца одного кольца, две русые косы, повязанные одной алой славянской лентой…


Наша любовь склеивалась из маленьких игрушечных пазлов — крохами, мелкими лоскутиками — и была, образно, похожа на деревенское одеяло, которое, одновременно, и согревало и радовало взор пестротой рисунков и полнотой жизненных красок.
Рафаэлло

Может быть, моя однотонная песня о новой любви покажется старомодной, но этих слов невозможно выкинуть из нашей с сербом жизни, потому что они дают силы, чтобы жить, и крылья, чтобы летать. Их не зачеркнуть писательской ручкой, не стереть школьным ластиком из сознания, не потопить в самом глубоком озере взаимной любви, не залить слезами человеческой радости.
«Рафаэлло, итальянская мечта» — так шутливо назвала моего заморского жениха его землячка — девчушка, проходившая сложный реабилитационный период после трудной ортопедической операции в клинике доктора Илизарова.
Я долго думала, почему именно это имя получил мой грозный дядька с Черных гор, но каким-то внутренним чутьем понимала, что это рафинированное слово таит в себе некий смысл, который я, кажется, понимала.
Сам он, конечно, очень любил сладкое и мог за один присесет съесть целый карамельный тортик или килограммовую порцию ванильного мороженого.
Еще раньше, во время нашего букетного периода, который, к счастью, затянулся на восемь лет, он вместе с традиционным шампанским (для меня) приносил моим детям забавные конфетки «Рафаэлки» в белой праздничной коробке, перетянутой красным бантом, и это была большая сладкая радость для всей семьи.
Я давно поняла, что он обладает талантом дарить радость. И делает это по какой-то внутренней потребности и всегда с огромным удовольствием.
К своим землякам-сербам, которые находятся на длительном лечении в Илизаровском центре, он приходит всякий раз, когда у него выпадают свободные минутки. Он помогает им осваивать русский язык и общаться с персоналом клиники и по просьбе врачей участвует в сложных ортопедических операциях в качестве переводчика с сербского. Он отзывается на всякую их просьбу о помощи и первый торопится исполнить многочисленные нужды земляков, оказавшихся в чужой стране без поддержки и знания местных обычаев.
Но особенную помощь он оказывает сербским подросткам, попавшим в суровые условия послеоперационной реабилитации, когда болевые синдромы месяцами не дают им покоя и привычного сна. Эти поневоле повзрослевшие дети, сознательно страдающие, вынуждены привыкать к продолжительной изнуряющей боли, выматывающей их до изнеможения.
Особенно тяжелы эти переживания для девчат, страдающих врожденными дефектами, и для их несчастных родителей, всегда сопровождающих своих чад на длительных этапах лечения.
Болезненный комплекс неполной ценности мучает этих детей с самого детства, ведь они не такие, как их здоровые сверстники, не ведающие никаких проблем. Что ожидает в ближайшем будущем девушек-инвалидов, намаявшихся от нестерпимых болей и познавших настоящее горе? Никто этого не может знать. Они живут в ожидании положительных результатов и в надежде на полное выздоровление. Они искренно мечтают о доброй семье, о детях и о простом человеческом счастье.
В судьбе именно этих страждущих исцеления людей, принял участие Ратко. Он стал для них вестником надежды и радости. Слово «радость» было заложено в самом его имени. Будучи сам неоднократно прооперированным и изведав боль, он явился для них примером того, как надо бороться и жить, преодолевая сложные жизненные невзгоды.
Он сам был счастливым влюбленным и заражал своим счастьем окружающих. Он нес в себе образ Рафаила, что в переводе с еврейского значит «исцеление Божие». И дети понимают его и любят как никто другой. Возможно, он явился для них символом светлого благополучия и безоблачного кокосового счастья. Таким видят его дети, потому что внутренне он наполнен доброй надежностью, светлой радостью и нелицемерным сочувствием к людям — всеми теми качествами, которые он стяжал в борьбе за долгие годы выживания. Он — православный серб, которого вера научила жить по заповеди, данной Богом: «Если же будет у тебя нищий кто-либо из братьев твоих, то не ожесточи сердца твоего, но дай ему взаймы, смотря по его нужде» (Втор. 15, 7-8).
Он сам светел и невольно тянет к этому свету тех, кто в нем нуждается. Он называет себя счастливым человеком и его счастье притягивает к себе как магнит. За всю свою нелегкую жизнь он научился быть добрым и отзывчивым на чужую боль, потому что сам прошел через страдания. Он научился любить и быть верным и не скрывал этих чувств от друзей. Он не утратил редкую в наше время добродетель сочувствия человеческому горю и помогал, чем мог, каждому, кто просил его: «Помоги…»
Он видел смерть боевых друзей и юного брата и потому знал цену человеческой жизни. Он стоял насмерть, защищая свою землю, дом и церковь, в которой крестился. Война разрушила его семью и забрала мать, не выдержавшую потерь и страданий. Его правую половину насквозь прошил натовский пулемет, а над сердцем пожизненно застряла смертельная пуля. Его собственная боль жила в нем, как раковая язва. Он весь изрезан был, зашит и кровоточил.

Ратко Самац
Ратко Самац

Но теперь он счастлив и по доброму любит. И это состояние доброй радости оказалось нужно не только ему, но и тем, с кем он общается, кому помогает и кого нянчит в больничных палатах.
Своей любовью он являет надежду тем, кто потерял интерес к радости жизни. Он стал для них примером «исцеления Божиего» — конфетным Рафаэлло, получившим уже свою счастливую кокосовую долю. Он бережно несет факел, озаряющий не только его путь, но и временную дорогу своих друзей. Своей больной раненой ножкой он верно шагает рядом с ними на их больничном перегоне. Его счастье нужно им, как заразительный пример волшебной сладкой сказки. Его счастье нужно мне и моим детям, потому что свет его доброго сердца разгоняет над нами грозовые тучи. Он дает нам силы, чтобы жить, и крылья, чтобы летать. С ним я увидела не только полную жизнь, но и ее прекрасные и нежные полутона.

Отче Павле, моли Бога о нас…

Чемодан с сербскими подарками пал первой жертвой…
Ратко только что вернулся из Сербии — наскучавшийся, измотанный долгим ожиданием трудовой визы на новое место работы — местный «Корвет». Более месяца мотаний по далекому уже Београду были награждены радостными визгами курганской семьи — мы ждали его жадно, надеясь обрести в нем твердую и надежную опору в эти трудные дни неожиданных и тяжелых перемен. И не ошиблись в его крепком и по настоящему мужском достоинстве — быть рядом в самую неспокойную и поганую минуту «подлюги»-жизни…
Дорожный сербский чемодан был с молниеносной скоростью распакован и все его содержимое хозяин вывалил прямо на пол. На границе наши бравые парни — грузчики — ни мало не постеснялись и обчистили дорогих заграничных пассажиров под шумок общемирового финансового кризиса. Однако это обстоятельство не сбило с ног заморского богатыря. Самое главное, что уральская земля снова раздвинула свою могучую грудь и приняла боевого брата-срба в свои могучие славянские объятия. Очередная виза на год жительства в России — в кармане! Значит, живем дальше! Спаси Господи Анатолия Васильевича! Его капитанским попечением «Корвет» стал новой пристанью и надежным камбузом для только что испеченного сербского кока. Поварешка — не винтовка, но спасет от голодной смерти целую эскадру. Дерзай, cuvar-conobar (по сербски, — «повар и трактирщик»), давай сербскую кухню под русский «хлеб-соль»!
Миломир, сербский военный врач, полковник из военно-медицинской Академии Београда, уже несколько недель учится в Илизаровском центре в Кургане. Все это время он разыскивал Ратко, пока тот около месяца обхаживал русское посольство в Сербии. Именно Миломир Кошич первый подписал ему в 1999 году направление на лечение в Россию — в илизаровский спасительно-травматологический центр. И это был врачебный подвиг Миломира. Никто, кроме него, не хотел ставить свой автограф на российскую путевку босянца. Но ведь кто-то же должен был спасти его гноившуюся ногу, а иначе — до самой могилы носить ему один ботинок да таскать два постылых костыля.
— А… лети, если хочешь! — вымолвил на прощанье белградский доктор.
Вот и выскочила счастливому сербу фишка с русской судьбой. Это уже позднее Миломир рассказал нам, как он лечил Патриарха Павла в том же госпитале военной Академии Белграда, в которой оперировал Ратко. И я бесконечно благодарна Миломиру, что он, вернувшись из Кургана в Белград, принес в палату к немощному уже сербскому Патриарху мою книгу о маме «Я всегда буду помнить о тебе…». В книге лежала записка — о здравии Ратко и Елены. Я просила у Святейшего благословения на наш брак.
Хорошо помнит Ратко как после кровавого ранения огневой пулеметной очередью из натовского оружия, прошившей его от правой плечевой артерии через человеческое сердце до кончиков стопы, его на военном вертолете приземлили на крыше специальной Военной Академии, промыслительно выстроенной легендарным Тито в центре Белграда задолго до последней кровавой войны с Нато. Кровь ручьем била из жизненной артерии его молодого тела, а в сознании лишь мелькало, что шестьдесят больничных лифтов, снующих с крыши до больничного подземелья вверх-вниз вверх-вниз, с военной быстротой разносили на операционные столы смертельно раненых бойцов, спасая их человеческие жизни в аварийно-полевом и военно-медицинском режиме.
Много громких имен осталось в памяти Ратко. Это люди, которые помогли ему вырваться из-под бомбежек Белграда и долететь до уральского медвежьего угла, давшего ему вторую человеческую жизнь.

— Давайте спросим у Ратко, что такое любовь? — наш гость смотрит испытующе на моего срба.
— А знаешь, любовь… — он прищурился и немного замялся, явно волнуясь и тщательно подбирая слова. — Любовь — это когда в ладошках, — он образно вытянул свои ладошки вперед, — тебе отдают свою душу… — он опять не договорил, его явно переполняли сильные чувства, ведь он только что вернулся из отчуждающей его родины, натосковавшись по милому для сердца русскому дому.
Я слушаю его с замиранием сердца, ведь он впервые вслух говорит о том, что такое любвь. Он говорит о своих чувствах, а я невольно погружаюсь в свои…
“Я куталась в него как в спасительный кокон, — записано в моих дорожных записках, — и чувствовала себя удивительно защищенной. Мне было уютно и спокойно в этих шелковых нитях его мужской колыбели. Это есть настоящий мужчина робкой женской мечты, — думала я. — Да, есть любовь на белом свете. И есть настоящие мужчины”
“Как замирает голос сербского соловья Шабана, — читаю дальше, — и вводит чувства в мир тонких пронзительных переживаний, заставляя стучать влюбленное сердце в другой тональности. Зовет к состраданию, так что душа затихает и не дает дышать полной грудью, теснит расчувствовавшееся сердце наружу, вынуждая стучать его маленькими частыми молоточками и петь в унисон старому цыгану Шабану о премудростях и красоте сербской любови. Сербские слова его песни не всегда понятны, но нежные чувства и переживания заливаются в тебя теплым парным молоком и ты тоже напеваешь “Срдце мое и твое у любови стое”. А как сладко сопереживать чувству человеческой любви, в которую почти никто уже не верит в нашем охладевшем к чистым чувствам мире. Это почти чудо — искреннее наивное чувствование любви, разделенной или нет, но обязательно дозволенной”.
И опять учу себя по менторски:
“Есть. Конечно, есть, любовь и есть ее герои — настоящие мачо, но при обязательном условии, что ты сама — от природы женщина, а не монстрик с цыгаркой в красивом прокуренном рту бантиком, и не русалка мужеского пола: сверху косы, снизу — хвостик из-под брюк”.
Впрочем, это отступление не по теме заголовка. Случается иногда, что я оставляю свой ум на автодороге, в подорожных рваных записках, с ломаным развалистым почерком — когда он за рулем и невзначай касается твоего плеча, а я ловлю эти теплые искры, эти звездочки любви, которые высекает наша с сербом поздняя и незваная заря.
Мы сидим за славным уральским застольем. У нас в гостях — замечательный военный писатель Виталий Носков, собровец, кавалергард, представитель лучших традиций русского воинства.
И другой гость — сербский полковник медицинской службы Миломир, который встретил-таки на краю земли своего удачливого пациента. Действительно, пути нашей сложной жизни неисповедимы. Случайной ли оказалась эта встреча? Конечно, нет. Разговор за разговором, перчоная двойная ушица из уральских карпа и сырка, рюмка-другая сербской самогонки из ягод самшита — и души всех троих сошлись на главном. «Славяне-братья», “сербы и Россия” — лилось из уст разгоряченных гостей.
— Как много в вашем городе красивых девушек! Я скажу своим друзьям, чтобы они ехали сюда выбирать себе невест! — доктор впервые в России и он восхищен красотой русских женщин.
— Я хочу выпить за Россию! Я люблю Россию! — пафосно, но от всей славянской души изрекает Ратко.
Он стоя поднимает бокал с грушевой ракией, и новое по-русски «живили» сыпится из уст гостей особой славянской любовью и радушием — глаза в глаза, уста в уста, не пряча друг от друга теплых лучистых взглядов, не тая камней за пазухой и открывая самые чистые источники верных православных сердец.
Любовь сербов к России и к русским есть отдельная субстанция, независимая, ярко выраженная, — данность сама по себе. Она есть духовная составляющая православной души Сербии, и просто так стереть ее с лица земли невозможно, она слишком самостоятельна, сильна происхождением и Богом хранима. Это канат тончайших духовных нитей, связующих единое тело Сербии и России в одно нераздельно целое — неделимое, недробное, хранимое сонмом сербских и руских святых и Белым Ангелом Сербии. Любовь, выношенная несколькими поколениями простых людей России и Сербии под водительством русских православных монархов, ревностно стерегущих младшую сестру свою — сербскую белую голубицу — от хищных ханджар-стервятников.
Сербия и Россия — это двуглавая орлица под одной золотой короной и под покровом единой путеводной Звезды — Пресвятой Одигитрии, свято хранящей пути Господни двух сестер во Христе Иисусе — Русии и Сербии.

Из сердца вылилось.

Искала и в газетных интервью албанских и хорватских солдат, ненавидящих сербов как самых лютых и непокорных врагов. Однако даже эти совершенно противоположные позиции и оценки врагов и друзей Сербии не отражают в полноте один из трагических вопросов современной истории: “православные сербы и ненавистническое отношение к ним мира”.
Если бы стремительно демонизирующаяся современная Россия не отдала на заклание врагам Сербию, веками беззаветно служившую ее интересам, вряд ли столько стервятников, питающихся мертвечиной, слетелись в конце второго милениума со всех концов света на страшный пир Ирода, главным блюдом которого должна была стать окровавленная голова балканской красавицы — Сербии. Забыла, видно, Русия, что у нее и у сербов — одни и те же враги, одни и те же злодеи, одна и та же судьба, одни и те же святые, одна и та же любовь Христова, один и тот же святой Покров над православными Небесами, один и тот же исход и одна молитва, хранящая во все времена нетленную душу народа Божия. Мы-то знаем, что глубоко в сердце русского народа сокрыты его национальные корни. Есть! Да, есть национальное сознание у русского человека! Не омертвели душой русы — жива в нас национальная идея, жива историческая память и жива совесть! Дай нам только время, Господь. И когда высохнут наши слезы, когда окрепнем мы от невыносимых страданий за родных по духу сербов, когда испепелит нас христова совесть и когда мы найдем в себе силы отряхнуть со своих бальных платьев серый пепел выжженных сербских анклавов, — тогда выпарится из наших сердец соль крепкого слова русского и новые Пушкины, вторя словам сербского краля Стефана*, воспоют пушкинскую песню западных славян:
“Прав Ты, Боже, меня наказуя!
Плоть мою предай на растерзанье,
Лишь помилуй мне душу, Иисусе!”
*Сербский краль (король) Стефан, совершив грех отцеубийства, возшел на престол в 15 веке. Во время войны с турками он был захвачен в плен в Ключ-городе Магометом II, однако принять магометанскую веру отказался и тогда с него, живого, содрали кожу.
И, возможно, не раз еще в сердцах русских и сербов прозвучат слова славного сербского воеводы Милоша:
“Над Сербией ты смилуйся, Боже!
Заедают нас волки янычары!
Без вины нам головы режут…”
Искусственная демонизация и изгнание сербов со своих исконных земель — суть пристрастного отношения мировой закулисы к сербской нации — одного из самых ярких и самоотверженных в нынешнем мире народов, готовых даже до смерти, мужественно и отчаянно, воинствовать с миром за свое право на свободу, веру и исповедь.
Святитель Николай Сербский, отвечая на вопрос о том, что мир думает о Сербии, привел для размышления одну умную легенду. Суть ее заключалась в следующем.
“В некие времена на праздник Рождества Христова на землю сошел Архангел Божий Михаил. Собрав вокруг себя разных людей, он наделил их подарками и, указав на одну из дорог, сказал: “Идите по этой дороге и раздайте мои дары всякому, кого встретите на пути”.

На обочине той дороги, на которую указал Архангел, сидел некий раб, закованный в цепи. Он был нем и недвижим как каменное изваяние, а вокруг него суетились разные звери.
Приняв облик обычного человека, Архангел Михаил встал в конце указанной дороги и, встречая каждого путника, задавал ему один и тот же вопрос:
— Не встретил ли ты кого на своем пути?
— Нет, — отвечал первый путник, — я видел лишь корягу, обмотанную железными цепями, и множество диких зверей вокруг нее. И когда звери бросились ко мне, зарычав: “Отдай нам дары”, я отдал им все подарки.
Тогда Архангел спросил другого путника. Но и тот ответил:
— Я видел лишь бесформенную глину и множество лютых зверей вокруг нее. А когда звери бросились ко мне заурчав: “Отдай нам дары”, я отдал им все.
Тогда Архангел спросил третьего путника. И тот ответил:
— Я видел лишь какой-то мрачный камень и множество диких зверей вопиющих: “Отдай нам дары”. И я отдал все дары им.
Тогда разгневался Архангел Божий Михаил и повелел путникам:
— Идите за мной.
Дойдя до того места, где пребывал закованный в цепи раб, Архангел обратился к нему со словами:
— Кто ты, закованный в железо?
Ответа не последовало.
— Но ты не ком глины?
И на этот раз не было ответа.
— Ты не камень?
Ответа нет.
— Ты — дух?
Молчание.
— Тогда, может быть, ты — человек?
При этих словах лик человека, закованного в цепи, дрогнул, и он произнес:
— Нет, я — раб. Но как радостно мне слышать такой вопрос! Много лет я сижу здесь, но никто никогда ни на одном языке не назвал меня человеком…
Тогда Архангел забрал свои дары у зверей и отдал их несчастному рабу. А затем обернулся к путникам и с болью произнес:
— Господь научил вас творить людей даже из металла, глины и камня, а вы сделали наоборот — превратили людей в металл, глину и камень. Безрадостно это Рождество и мне, и вам. — И, тяжко вздохнув, Архангел взлетел на небо…”
Вот и вся притча. Но сколько в ней мудрости и правды!
И не удивительно, что Югославия, окруженная “зверями”-янычарами, извечными врагами сербов, предстает своим соседям, вечным и бездушным “путникам”, не в человеческом образе, а в виде груды ржавого железа, окованного цепями, либо грязным комком глины или старой лесной корягой.

 

**************************************************************************************************** **************************************************************************************************** **************************************************************************************************** **************************************************************************************************** **************************************************************************************************** ****************************************************************************************************